Распространение самоидентификации населения с «Русью» и «русскими» от Среднего Поднепровья на всю территорию Руси в XIII - XIV веках

[Тамара 4 145]

Распространение самоидентификации населения с «Русью» и «русскими» от Среднего Поднепровья на всю территорию Руси в XIII - XIV веках

Следует отметить, что в источниках домонгольского времени понятия «Русь», «Русская земля» связываются прежде всего и чаще всего с территорией Среднего Поднепровья; понятие о «русских», «руси» как особом народе выступает преимущественно при описании контактов с иноязычными соседями; представление о единстве всей «руси» — восточных славян — выражено наиболее четко в киевском летописании. Северные земли лишь редко и несистематически отождествляют себя с «Русью».

Татаро-монгольское нашествие принесло большие перемены. Русский юг подвергся наибольшему разорению, в Киеве и Переяславле, а к концу XIII в. и в Чернигове не стало княжеских столов. С запустением юга и отливом населения на окраины усилилось политическое значение Галицко-Волынской и Ростовской земель, претендовавших (хотя и в условиях признания тяжелой зависимости от Орды) на главенство в политических делах, касавшихся всей восточнославянской территории. Происходившие сдвиги нашли выражение в исчезновении представления о «Руси» как о территории Среднего Поднепровья, интенсификации представления о «Руси» как особом целом, отличном от своих соседей, во все более широком и энергичном отождествлении верхами тех или иных «земель», не входивших ранее в состав «Русской земли», именно себя с «Русью».

Все эти тенденции наиболее четко прослеживаются в самом обширном из древнерусских источников второй половины XIII в.— галицко-волынской части Ипатьевской летописи. В ней, прежде всего в летописи Даниила Галицкого при описании событий первой половины XIII в., еще можно встретить ряд высказываний, говорящих о том, что у создателей этого текста сохранялось старое представление в духе киевского летописания последних десятилетий XII в., отождествляющее Киевскую землю с «Русью». Так, под 1213 г. записано, что Мстислав Мстиславич противостоял польско-венгерской армии «со всими князьми Роускыми и Черниговьскыми». Под 1231 г. отмечено, что по договору с киевским князем Владимиром Рюриковичем Даниил Романович «из Роускои земля взя собе часть» — город Торческ. Однако в других записях этой ранней части летописи Галицкая Русь определенно включается в состав «Русской земли»...В записях же о событиях второй половины XIII в. понятие «Русь» в узком смысле вообще не встречается.

Составитель волынской (более поздней) части летописи неоднократно использовал выражение «роусцеи князи», но им обозначались правители Галицкой Руси — Лев, Мстислав и Владимир, а черниговские и смоленские князья в том же источнике обозначаются, как «заднепрейские князи». Наблюдая за характером употребления термина «Русь» в галицко-волынской части Ипатьевской летописи, можно сделать еще одно заключение. «Русь», как правило, означает в этом источнике не территорию, страну, а прежде всего особый народ — в сопоставлении с иноэтничными соседями или в противопоставлении им («одолеша Ляхове и Русь», «сотворише же межи собою клятву Русь и Ляхи», «исполчив же вой свое Роусь, и Оугры, и Ляхы» и т. д.). В таком же контексте сопоставления — противопоставления разных этносов употребляются в летописи и производные от термина Русь («сотворив же свет вси князи Роустии и Лядстии», «положили ряд межи собою о землю Роускою и Лядьску»).

Летописец Даниила галицкого утверждал идею верховной власти галицко-волынских князей над «Русью», понимаемой именно в широком значении. Так, уже в первой сделанной им записи говорилось о смерти отца Даниила, Романа, «самодержьца всея Руси», в другом месте утверждается, что, он «бе цесарь в Роускои земли», а его сын, Даниил, великий князь владел «Роускою землею, Киевом и Володимером и Галичем», хотя, как известно, ни Роман, ни Даниил не княжили в Киеве. Заслуживает внимания и то, что в обращенных к нему папских буллах Даниил постоянно фигурировал как «rex Russiae», в то время как его брат Василько именовался только «владимирским князем».

Сходные тенденции можно проследить и в произведениях, написанных во второй половине XIII в. в Северо-Восточной Руси. Здесь прежде всего следует назвать «Слово о погибели Рускыя земли». В нем «Русская земля», занимающая территорию от «Угор» и до «Болгар» (волжских) и противопоставленная иноверным соседям — «поганским странам», выступает как целое, подчиненное верховной власти родоначальника владимиро-суздальских князей XIII в.— Всеволода Большое Гнездо. Термин «Русская земля» употреблен здесь в широком смысле, обозначая территорию, входившую в состав Древнерусского государства и заселенную восточными славянами.

Такое понимание можно подкрепить приведенными в Лаврентьевской летописи словами Батыя, обращенными к Ярославу: «Буди ты старей всех князей в Руском языце». Старое понимание «Руси», в узком значении, первое время после подчинения татарам сохранялось и здесь. Так, в летописи отмечено, что после возвращения сыновей Ярослава Всеволодовича из Орды младший, Андрей, «седе в Володимери на столе», а старшему, Александру, дали «Кыев и всю Русьскую землю». В дальнейшем, однако, с таким значением слова «Русь» в текстах, возникших на русском Северо-Востоке, мы больше не сталкиваемся.

Вместе с тем, сопоставляя между собой известия Ипатьевской и Лаврентьевской летописей о событиях середины — второй половины XIII в., можно отметить одну важную особенность северо-восточного источника. Если в Ипатьевской летописи термин «Русь» и производные от него широко использовались для обозначения и населения Галицкой Руси и ее правителей, то в Лаврентьевской летописи упоминание «Руси» в противопоставлении «бесерменам» встречается лишь в рассказе о событиях в Курской области. В записях второй половины XIII в. Северо-Восточная Русь постоянно называется «Суздальской землей», а ее жители — «суздальцами». Ту же терминологию мы видим и в написанном, по-видимому, во Владимире Житии Александра Невского. Этот князь выступает в нем как правитель и защитник Новгорода и «Суздальской земли». Привлечение других источников позволяет, однако, констатировать, что реальная картина развития была более сложной и не столь однозначной.

Как показало исследование памятников более позднего времени, фрагментов летописного свода начала XV в. Троицкой летописи и так называемой Симеоновской летописи, передающей текст этой летописи за конец XIII— начало XIV в., в них обнаруживаются текст, восполняющюе значительные дефекты рукописи Лаврентьевской летописи, а также ряд сообщений о событиях конца XIII — начала XIV в., почерпнутых из каких-то других источников. Обращение к этим текстам показывает, что еще и во второй половине XIII в. термин «Русь» мог пережиточно использоваться в узком значении. Так, под 1269 г. в Троицкой летописи помещена запись о том, что митрополит поставил Феогноста «епискупа Русьскому Переяславлю и Сараю». Однако уже в это время, хотя и редко, термин «Русь» начинает употребляться и по отношению к «Суздальской земле». Так, после смерти в 1277 г. в Орде князя Бориса Васильевича его жена, взяв тело, «повезе на Русь»—в Ростов, а рассказ о набеге татарского царевича Дюденя в 1293 г. на Северо-Восточную Русь в Симеоновской летописи открывается словами: «Бысть в Русской земли Дюденева рать».

Привлечение Симеоновской летописи позволяет сделать еще одно важное наблюдение — с 70-х годов XIII в. князья, правившие на территории «Суздальской земли» начинают именоваться «русскими князьями», а под 1297 г. в том же источнике указывалось: «Бысть съезд всем князем Русскым в Володимере». Так как в съезде участвовали только князья Северо-Восточной Руси, то, по точному смыслу источника, лишь их летописец готов был считать «русскими князьями». Все это — пока единичные примеры на общем фоне постоянного использования традиционной «областной» терминологии, но они выражали новые тенденции» общественном сознании, получившие полное развитие в следующем, XIV в.

Полученную картину есть смысл сопоставить с тем, что дает для того же времени новгородское летописание. В Новгородской I летописи для этого времени можно отметить и присутствие термина «Русская земля» в широком значении [в новгородском некрологе Александру Невскому — «иже потрудися за Новгород и за всю Русьскую землю»], и известия, в которых термином «Русь» как будто обозначается Ростово-Суздальская земля [«Приде весть из Руси зла, яко хотять татарове тамгы и десятины на Новегороде»; хан Берке Александра Невского «удержа ... не пустя в Русь»]. Но ситуации в целом эти известия не определяют.

Ростово-Суздальская земля, на отношениях с которой было сосредоточено во второй половине XIII в. внимание новгородского летописца, в этом источнике обозначается, как правило, как «Низ», «Низовская земля», а ее жители именуются «низовцами» . Таким образом, на протяжении XIII в. в севернорусских землях утвердилось понимание «Руси», «Русской земли» в широком значении, в состав которой входят и Ростовская земля, и Новгород. Оно стало в исторических текстах единственным. Вместе с тем, в отличие от Юго-Западной Руси, здесь тогда не получили широкого распространения идентификация населения этих земель с «русью», использование для самообозначения этого термина и производных от него.

Исследование дальнейшего развития интересующих нас процессов в следующем, XIV ст. представляет значительные трудности, так как не сохранилось исторических памятников, созданных в этот период ни на Юге, ни на Западе Руси, а памятники, созданные на Северо-Востоке (прежде всего Троицкая летопись — свод 1408 г. и ряд связанных с ней по происхождению текстов), относятся уже к началу XV в. и разделить их на ранние и более поздние слои пока не удается. В этих условиях особое значение приобретают показания Синодального списка Новгородской I летописи, тем более, что речь идет о рукописи, работа над которой была закончена в середине XIV в.

В записях Синодального списка о событиях первых десятилетий XIV в. картина остается прежней. Русский Северо-Восток в них называется «Суздальской» или «Низовской» землей. Затем терминология летописного рассказа стала меняться. Так, под 1322 г. в летописи было записано, что «приходи в Русь посол силен именем Ахмыл и много створи пакости по Низовской земле». Здесь сохраняется старое, привычное название Северо-Восточной Руси, но одновременно эта территория уже называется «Русью» и отождествляется с «Русью». Князья, приехавшие в Новгород с Иваном Калигой, названы там же «русскими» князьями. Особый интерес представляет известие этого источника о нашествии татар после убийства Чол-хана в Твери в 1327 г.: «Татары просто реши всю землю Русскую положиша пусту, толко Новгород ублюде Бог». Здесь перед нами новое понимание «Русской земли», не известное более ранним текстам: она отождествляется с северной частью Руси (Новгородская плюс Ростово-Суздальская земли). Эпитет «вся» по отношению к территории, разоренной войсками Узбека и обозначенной как «Русская земля», наглядно говорит об этом.

В свете этих наблюдений могут быть оценены характерные черты терминологии повествования о событиях первой половины XIV в. в северо-восточном летописании. Обращение к тексту Симеоновской летописи показывает, что в нем со второго десятилетия XIV в. термин «Суздальская земля» и производные от него для обозначения Северо-Восточной Руси перестают употребляться. Последнее известие такого рода содержится под 1309 г.: «Приеха ис Киева пресвященныи Петр митрополит на Суждалскую землю», а в качестве общего названия для этой территории начинает использоваться термин «Русь». В 1313 г. митрополит Петр из Орды «прииде на Русь», в 1315 г. пришедший с Михаилом Тверским посол Тяитемерь «много зла учини в Русской земле», в 1318 г. «прииде из Орды на Русь посол лют Кончя» и разорил Кострому и Ростов.

Хронологическое совпадение смены терминологии в Синодальном списке Новгородской I и в Симеоновской летописях позволяет полагать, что в ней отразились перемены в общественном сознании населения русского северо-востока в первые десятилетия XIV в. Этот вывод может быть подкреплен наблюдениями над терминологией такого памятника, как «Повесть об убиении Михаила Тверского». В этом произведении, написанном вскоре после убийства Михаила татарами в 1319 г., говорится о событиях на территории Владимирского Великого княжения, где татары специально вызывают вражду «межю братии князей Русьскых» и из-за начавшихся раздоров «бысть тягота велика в Русьской земли». Здесь же отмечено, что тело казненного «везуща ... по городом по Русьскым и довезшим Москвы».

Для Юго-Западной Руси XIV в. подобными произведениями мы не располагаем, но пробел отчасти можно восполнить сведениями из документальных источников. Так, в договоре 1316 г. галицко-волынских князей Андрея и Льва Юрьевичей с Тевтонским орденом эти князья носят титул «duces totius terre Russiae, Galicie et Ladimirie». Их преемник Болеслав Юрий Тройденович в договоре с Тевтонским орденом 1325 г. именовался «dei graciae dux Russiae». В грамотах Андрея Юрьевича краковским и торунским купцам 1320 г. он фигурирует с титулами «dux ladimiriensis et dominus terrae Russie», «dux Ladimirie et dominus Russie». Эти примеры показывают, что наметившееся уже в галицко-волынской части Ипатьевской летописи отождествление Галицко-Волынских земель с Русью продолжало сохранять свою действенность в XIV в. То же видим и позднее.

Так, сохранился договор 1352 г. между польским королем Казимиром и литовскими князьями, утверждавший права обеих сторон на занятые ими земли Галицкой Руси. В нем зафиксировано обязательство сторон «городов оу Роускои земли новых не ставити», упоминается «Русь, што Литвы слушаеть» и «Русь, што короля слушаеть», говорится, что делать, «аже побегнет русин а любо руска». В более позднем договоре 1366 г. указывается, что судьи короля должны судить «полянина по польскому закону ... а русским судиам судити ... и вину взяти по русскому закону».

Особого внимания заслуживает определение галицко-волынских князей в документе 1316 г. как «duces totius terre Russiae». Сопоставляя его со свидетельством Новгородской I летописи о событиях 1327 г., можно сделать вывод, что на разных концах Руси появилось стремление отождествить именно свое политическое образование со «всей Русской землей». Так от самоотождествления с «Русью» намечался переход к тому, чтобы ограничить рамки этой «Руси» границами своей политической общности, тем самым как бы противопоставив ее остальным восточнославянским землям.

О самосознании населения земель Западной Руси, вошедших в сферу политического влияния Великого княжества Литовского, а затем и в его состав, также можно судить на основе документальных источников ХII—XIV вв. Сохранившаяся от второй половины XIII — начала XIV в. серия подтверждений договора Смоленска с Ригой 1229 г. не оставляет сомнений в том, что «смольняне» — составители договора с русской стороны — не только употребляли по отношению к своей области и ее населению термин «Русь» в его двух основных значениях, но и широко использовали производные от него—«русин», «русские» купцы, «Русская» земля. В одной из редакций договора заключительная формула звучала следующим образом: «Тая правда Латиньскому възяти у Рускои земли у волости князя Смоленьского и у Полотьского князя волости и у Витебьского князя волости».

«Земли» Западной Руси делятся здесь на отдельные княжения — «волости», но все они входят в состав «Русской земли». Эти данные характеризуют самосознание верхов населения Смоленщины, но и в договоре 1263 г. между Полоцким княжеством и Орденом читаем: «Што Руськая земля словеть Полочькая, от тое земли местерю и братьи его отступити». В относящихся уже к XIV в. договорах Гедимина и полоцкого князя Глеба с «немцами» также говорилось о «всех русских» (alle Russen), находящихся под властью великого князя литовского, и «Русской земле» (Rusland) наряду с «Литовской».

Сопоставляя между собой все приведенные выше данные, можно сделать вывод, что на протяжении второй половины XIII — раннего XIV в. самоидентификация населения с «Русью» и «русскими» прочно утвердилась во всех частях Древней Руси.

Цитируется по: Флоря Б.Н. Исторические судьбы Руси и этническое самосознание восточных славян в XII—XV веках.