Активность
Лента обновляется автоматически
- Вчера
-
АГА - это я пшено насыпала))) Птючкам...
-
НЕ трогай! даже не думай. ЭТО МОЙ КАМЕНЬ!!!!! Вот и Хранитель на это дело только посмеялся)))Кстати- лапа тоже не грамотная...
-
Alone_Wolf_NRR подписался на И снова Вороний камень.
-
Как-то очень резко она их в этом году заявила. В наших широтах осыпалось всё за неделю. Давненько такого не бывало... Ну что ты хочешь - Пора ядовитых туманов. Осень, аднака! Причём и у вас и у нас... Ну одно дело - знак откуда-то перерисованный(неправильно, кстати, и недорисованный). И совсем другое - нанесённый грамотно, с умыслом и расстановкой, и соответствующим наговором. Согласись, это ж две больших разницы! Медвежью лапку могу активировать(это наш знак). А вот недорисованный коловорот - даже пытаться не буду! Халтура! Не зря камень кусок рисунка самостоятельно сбросил. А вот на последней картинке жёлтое пятно на камне-столе меня чот-то как-то настораживает! Обьект актуированный, но на что именно - пока не пойму. Хто и за что камню фингал поставил?
- Последняя неделя
-
А у меня вопрос к вам: есть ли изменения в энергетике места,по сравнению с прошлыми фотографиями?
-
Тамара подписался на И снова Вороний камень.
-
И позвал меня Вороний камень. Не смогла устоять. Как только наметился денек без дождя,так сразу и побежала в эту крутую ,оочень крутую сопку к Вороньему кмню. А осень уже заявила свои права. И не просто осень ,а даже зима напомнила о себе,что уже не за горами.... Но ещё встречались грибы, Правда - уже свежемороженные. Стоял туман-туманище... И где-то там впереди стоит Камень... В тумане.конечно же.всё выглядит иначе. И вот,наконец,Камень. Всё на месте,сам Камень, треугольный и алтарь. Только костровищ прибавилось и ленточек на деревьях. И кое что на самом камне новенькое. Но,Хранителя эти знаки не беспокоят... А в осенней листве ленточки почти и не заметны))) Пообщадась я с Хранителем и пошла себе домой. Вот видите - вот за туманами залив. Его слышно,но не видно. И ушла я в туман.. И только одинокий Летучий Голландец медленно проплыл и растаял в тумане...
-
я в этом не сомневаюсь. Но разгребать за другими - это наша национальная забава...
-
-
Не. У нас ещё есть шанс. Как у того Енота из "Стражей Галактики". И да, шанс - вот именно в этом. Да, именно запоминают! И только Pi1-3 научился изобретать. А цивилизация не способная изобретать обречена на вымирание. Именно поэтому мне и нужны мозги именно этой шкурки!
-
ну.счас то - да. А по молодости...кто ж его знаеть то... уже не до экспериментов... Это всё понятно.. дураки они...не смогли научится на наших ошибках.. Своих таких наворотили.что 100 лет расхлебывать будут..и мы с ними...
-
Понимаешь ли...Жить и Существовать(из вредности и в отместку) как бы совсем не одно и то же. Староваты мы уже малясь для таких подвигов. Мне старая Хохляндская хохма по этому поводу как-то на автомате вспоминается: Вот вчера у соседа корова сдохла. Казалось бы мне какое дело? А приятно... Вот в одной этой фразе наши обожаемые соседи как бы все. Ну а наши заклятые друзья истестно этим пользуются исключительно в собственных коммерческих интересах. Так что на самом деле всё просто, чего бы там экологи, либерасты и прочие подобные социально-задиристые элементы там ни вопили на публику. Им же за это Мёртвыми Американскими Президентами платють. И довольно неплохо. Вот и стараются отработать из каждого утюга...
-
А насчет Мирового правительства... А мы что? не Мировое правительство. ?? думаю, у нас тут свои интересы. И вообще- теория заговоров- такая гнилая теория.
-
Эт вряд ли...выжила бы, из вредности. И свалить возможности были. Но не стала, не захотела. Но,в принципе - это одно другого стоит)))
-
Блин, даже не в солдатиков, а в осликов для зарабатывания им денег, выполняющих всю самую грязную работу по зачистке территории(перестрелять друг друга). Ещё Гай Юлий Цезарь этот метод изобрёл(Разделяй и Властвуй). Который у Акунина в экранизации Бекмамбетова увековечен подпЫсью СДД(Сожрите Друг Друга). Но до такого откровенного цинизма тогда как бы всё ж таки не доходили... Да не такая уж она там и радужная, как забугорные же копирайторы через масс-медиа нам рисуют. Там своих дибилизмов хватает. Ты бы там не выжила. И я, кстати, тоже. Порассказать могу, но не буду. Ну... Мне другая фраза больше по нраву: Если не можешь ничего сделать - делай хоть что-нибудь! Это как в "Дне Радио" шикарно показано было, как это работает: "Так. Мы можем что-нибудь сделать с МО РФ? Нет? Тогда ищем пуговицу..." Я как раз к этой категории отношусь(я б уточнил ИТ и инженеринг со своими технологиями). Только лесом, ребята! Шара улетела. В Ваши условия - ну его нафиг! И на это у меня причина есть!(с)Али-Баба.
-
Гл.12.Чёртово Show must go on Чёртовы эти сны. Просто так мне звонишь. Будто я жив. Скажу, что жив... Корsика-"Ангел-хранитель". Жиль де Рей наконец отлепил с лица иссиня-черную бороду и посмотрел в зеркало. Без этого на колу-мочало-начинай-сначала его лицо преобразилось. Он скорее походил на перебравшего на досуге всё ещё молодого мужчину, чем на вступающего в почтенный возраст мужа. Несколько движений – и на ватных дисках осели осени приметы жизни. Цветные линзы нашли свой покой и омовение в футляре. И все это под искренний хохот. – И часто тобой акулы плюются? – сквозь смех спросила Агата. – И каких они должны быть размеров? Со среднего меголадона? Чтоб от тебя осталось при таком плевке? – Примерно то, что сейчас, – ответил Жиль де Рей. – Помятый, с парой синяков, без бороды и с бодуна неизбежной расплаты за теневую магию “море-по-колено”. Очередной взрыв хохота сопроводил его в душевую. Оттуда он вышел посвежевшим, одетым в простой бомбер, синие джинсы и с ехидной улыбочкой. – Ой, не могу, – простонал Криенто Флугенхава. – Это какое-то новое слово в алгоритме перерождения и создания наделенных самосознанием сущностей! Будешь Стае хамить – прямой кишкой новому дракону встроят. Теперь понятно, почему у них такой дурной характер и склонность к запорам. Очередной Маркус на место встал! Бывший Жиль де Рей смущённо улыбнулся и налил себе кофе из френч-пресса. Крепкая, но не слишком жижа стряхнула остатки похмелья. – Главное, что Питер поверил. – И с историей Жиля де Рея знаком не был дальше бульварных сплетен, – заметила Агата. – С перепугу в любую ахинею поверишь. – С каких пор ты стал таким циничным, Кай? Кай, а под личиной Синей Бороды давился от хохота именно он, пожал плечами: – Когда самому себе разрешил стать взрослым, наверное. – Как ощущения? – полюбопытствовал Криенто Флугенхава. – Странные. Но это гораздо интереснее, чем юношество, и чуть предсказуемее, чем в детстве. Криенто улыбнулся и вышел из каюты. Всё-таки Капитану “Крыльев Грез” пристало хоть иногда появляться на мостике. – Мне казалось, что финалу ты будешь чуть больше рада, – сказал Кай. – Но тебя искренне веселит послевкусия последнего шоу для Питера Пэна, чем то, что мир освободился от особой противности мудаков. – К сожалению следовать верным, мудрым решениям ещё не гарантирует радость от того, что делается и что сделано. Я не жалею о них. Мир стал чуть светлее. Но, когда я думаю о том, что ни один из них не пытался что-то изменить, до талого оставался убежденным в правоте своих даже самых мерзких дел, я знаю, что кара за это достойна. Кай вздохнул. Окинул взглядом каюту, нашёл бар. Откупорил бутылку белого полусухого вина и разлил по бокалам. – Ох и задница же это порой, взрослым быть, – подытожил он. – Верные решения могут огорчать. Неверные и того хлеще… Что ж, если верить ДМЦ, “человека спасают от этой тоски рок-нн-ролл и плохие привычки”, то нам решительно необходимо выпить! – Когда-нибудь тебе начнёт мстить твоя собственная печень, – улыбнулась Агата. – Объединится с почками, желудком и лёгкими, потому что под курево вино ещё приятнее, и айда мной, как патрульные меголадоны, плеваться, – заржал Кай. – Тогда я резко поумнею и стану искать более здоровые способы снять напряжение этого коварного мира. А пока – за приключения и крепкую задницу! – Пошляк, – рассмеялась Агата. – Зато тебя отпустило. Корабль “Крылья Грез” нес свой экипаж по волнам небесного океана туда, где их любили и ждали.
-
Гл.11.Три кисти винограда с послевкусием истины (Записка в бутылке из-под текилы, дрейфующая по волнам океана) Смешно бить зеркала. В сопряжении снов нет ничего такого, что не являлось бы рутиной для тех, кто занимается постоянно. Возьми сны двух людей, соедини и получи третий сон. Со вкусом тлена во рту под утро, с пеплом сгоревшего мира на губах. И знанием, что так за твоей спиной и горит очередной мост, страница, где ты прежний остался в том сказочном сне. Наутро только стальное небо с ржавчиной рассвета, крики повздоривших ворон и плачь обиженных ранним подъёмом детей. Под симфонию брюзгливых жуков-автомобилей, вой из дешёвых колонок и притворно бодрый дежурный штамп(или честнее сказать – штамм?) новостей из телика и кошачий мат из шортсов соцсетей. Зеркало в прихожей отражает знакомую физиономию, и будто несчастнее этого человека нет. Сопряженные сны – они реальны вполне. В них и убить могут. В них могут и любить. Наведаться в гостевой сон выпить с приятелем текилы на берегу океана. Просто запросто. А на утро проснуться, если, конечно, во сне таком не погиб, тогда уже не проснёшься. Некуда. И вспомнить, что друг твой от тебя за тридевять земель, и так запросто у океана вы текилу не попьёте. В утреннем мире расстояния решают судьбу всего: дружбы, любви, ненависти порой. Сводят на ноль. Оставляя иллюзию близости. Потом и она исчезает. Потому что для близости нужно голос слышать не только по телефону. В глаза смотреть без барьера монитора. Руки коснуться, а не тачскрина. В обнимку возвращаться домой. Бродить по парку – вместе. Тепло и дыхание чувствовать. Сопряженный сон даёт ту реальность, где это возможно. Дотянись до сна того, кто тебе нужен и вот вам временная реальность, с серой моралью, свободная от предрассудков, вожделенное здесь и сейчас. Настоящее. И невовремя наступившее утро. Но будет утро, сгорит реальность сна, сгорит в ней всё. В утреннем мире то, что было во сне, не особо котируется. К тому же не всякий поймёт, что сон был сопряженным. Легче списать на просто сон, напрасно сожранные в ночи котлеты и фильмы, что смотрел перед тем, как уснуть. Интересно, рискнул бы хоть кто-то в утреннем мире, очнувшись с пеплом на губах, на улице ли , в транспорте или кофейне приметив соучастника минувших ночных приключений, подойти и сказать, просто, без обиняков: – Это не сон! Понимаешь? Это не сон! И услышать в ответ тихое, но пробирающее до глубин души...ниточкой, на которой держится этот мир... - Да, это Реальность... Наша Реальность...
-
Гл.10.Ножницы Атропос Чем заняться в дороге, кроме как развлекать возницу дорожными историями? И самому выговориться, и тот не уснёт, и попутчикам сразу найдётся, что поведать. Чаще всего это сор информационным, горсть песка однотипных сплетен, лоскутов покрывало вранья и понюшка тайн табака, если повезёт. Однако случается, что дорога открывает вполне смертоносные тайны, сдувает пыль с пожелтевших от времени карт и поит ядом истин. Или дарит на память шкатулку Пандоры чужих секретов. Откроешь такую – сам не рад будешь. И закрыть её так запросто не получится. Придётся новыми секретами потчивать. Покуда назад не закроется. А потом подарить кому-то ещё. – Вот вы ржете все, – с негодованием говорит Мартин, мускулистый отрок, везущий нехитрые гостинцы осевшим где-то на берегу Северного Моря родителям, – а они на самом деле есть – Вписывающие в Историю… Попутчики переглянулись. Каждый из них слышал что-то о них. Каждый на публику хихикал, мол, мифотворчества порождения они, последняя надежда и кошмар для простаков. И каждый внутри себя был уверен… они существуют. Они рядом. Просто их так запросто не отличить от обычных людей. Чуть отрешеннее может. Взгляд у них такой, будто душу, как книгу читают. И сила… особая сила. Только совсем тупой рискует вызвать их гнев или причинять обиду. Ведь он могут запросто вписать в историю. Которая сбывается… – Просто доказать сложно. Они под сказочников и лириков маскируются. Художников и музыкантов, но реже. Бывает так, написана сказка, смотришь, а там приятель главного героя или сосед будто с тебя списан. И холодок такой внутри, будто все твои в шкафу скелеты вышли и водят хоровод. Всё, как на ладони. А потом этот персонаж… случается с ним оказия. И через неделю, иногда день, иногда год спустя и тебя аналогично хлопнет. В сказке файболом прилетело, в жизни – от костра в рожу прилетело. Там дракон сожрал, наяву в гадюшник провалился. Или собаки бродячие погрызли. И это если просто противные персонажи. А если уж во враги вписали… ох, лучше уж наяву в гадюшник… Притихли попутчики. Каждый что-то свое вспомнил. Было же такое. Было. И с ними, и с другими… В дороге как-то плохо отрицается то, что для собственного спокойствия называют страшилками. Страшилки, как же! – Вписывающие в историю, – продолжал Мартин, – они словом, как мойры нитями судеб орудуют. Сперва пряжа сюжета, потом судьба героев, а там и ножницы Атропос сверкнули, и… – Ну не всегда же они ножницы используют, – заметил Антуан. – Порой наоборот сплетут и чудо долгожданное. Там герой любовь обрёл, а наяву ты свою находишь. Там победил гадов, и тут сумел такое разрешить в свою пользу, о чем и не мечтал даже. Это степенный муж с убеленными висками сединами походил на военного лётчика в гражданском. Было в нем что-то такое, заставляющего вспомнить бездонное синее небо, золото песков пустыни и сказки об отважных принцах, о змеях и лисах, о светлой печали и баобабах. – Это если ты Вписывающему в историю симпатичен, – вздохнул Мартин. – И никому из его круга не напакостил. А если нет… Попутчики замерли в предвкушении истории. Даже возница оглянулся и выжидательно посмотрел на него, мол, не томи. – Один мой ныне покойный друг напакостил знатно Вписывающей в историю. Понятно, что не знал, кто перед ним, думал, максимум ведьма. Можно подумать, что обиженная наглецом ведьма не способна запустить в ответ такой порчей, что до церкви уже не доползешь. Так вот, думаю, дурачок, мол, самый находчивый. Ещё и трепался в компаниях, как ведьме гадости чинил, как лихо ушёл от расплаты. Ушёл, как же. Начали с ним какие-то странные истории случаться. Сперва по мелочи. То попытается стырить чего, а его за руку поймали. То решит жениться, и тут какие-то неприятности. Потом всё дети никак не получались. Друзья стали волком смотреть. Жена ушла, сказав, что он проклят, и она на такое не согласная. Слухи поползли, разные. О тёмных делах его. Все подлости ему припомнили. И ту историю с ведьмой тоже. Осудили сильно. А он всё тупит. Хотя к бабке какой-то сходил. Так та его на порог не пустила. Прочитала, мол, убирайся, если уж согрешил, то изволь за это отвечать. Понял он тогда, что дела совсем плохи. Что крепко за него Вписывающие в историю взялись. Методично изводили, как он других когда-то. – У Вписывающих в историю с этим строго, – подтвердил Антуан. Навредил одному, считай, разозлил всех. Они за своих стеной, горой, всем небом. Всей Крылатой Стаей. Мартин вздохнул. – Так чем дело кончилось? – поинтересоваться возница. Много историй он слышал. Но вот про Вписывающих в истории до обидного редко. – В яму строительную провалился. Там арматура, что кол торчала. Аккурат прошила… как в той последней сказке про него. Теперь остальные делают вид, что вовсе его особо не знали. Даже мать. Мало ли, запишут в сообщники, хлебнешь лиха. На минуту все смолкли. Каждый думал о чем-то своём. – Говорят, порой Вписывающий в историю может сжалиться, и наяву дать шанс избежать печального финала. Бывало, что за шкирку из-под колёс в последнюю секунду выдергивали. Или назначали встречу. Если придёт, то лихо стороной пройдёт. Временно. А там… ну всё от следующей истории зависит, – проговорил прежде молчаливый мужчина. Он представился Ллириком, и было в нём что-то… незаконченное. – Ну это только Вписывающим ведомо, – вздохнул возница. – Но это возможно, – сказал Ллирик. – Наверняка, – подхватил Антуан. – Никогда не поздно написать хороший конец даже самой страшной сказке. Чувствовалась в нём особая сила. Та, что привлекает детишек. Та, за которую любят сильных, авторитетных и мудрых взрослых. Которые даже самую тёмную ночь наполнят добрым светом звёзд, печальной, но полной надежды сказкой, а там уже рассвет, и где-то на маленькой планете пристыженные баобабы поедает барашек, роща умывается росой, а чуть повзрослевший принц обретает свой дом… – Наверняка только известно, что бороться с ними не стоит, – буркнул Мартин. – Град Гагат тому свидетельство. – Это где облавы на пишущий люд устраивали, запретили литературу и хотели казнить всех, кто даже просто сказку на ночь малышу рассказывал? – встрепенулся возница. – Помню, помню. Все помнили. Поиграла администрация Гагата в инквизицию. Только недолго. Их самих в историю вписали. Сказку о злобных кондунах, захвативший город в плен. О бесчинствах паука, высасывающего понемногу души спящих, продлевая себе жизнь. О рудниках, куда всё отребье съезжалось. Озлобленных учителя, получившийся рассудком. О том, как пытались заставить детей не думать. О том, как понемногу угас смеха огонь. Как поползла по тёмным улицам отчаянием пропитанная хворь. И как уничтожили паука. Как изгнали рудничье отребье, как спала пелена. О том, что у тиранов печальный конец. Больше никто запрещать сказки не пытался. Тем более, что честны истории были. Всё, как есть. Опознали паука, опознали и прихвостней. Победили хворь. Чудеса ведь не только злыми бывают. Карета неспешно рассекала ночь. Понемногу задремали попутчики. Возница украдкой глянул на них и прошептал: – Если ты сейчас пишешь мою историю, позволь ей закончиться рассветом. И пусть сегодня никто не умрёт. Ты же так можешь... Небо понемногу светлело. Серебристый рассвет наполнил мир светом. Дорога пыльная, дорога дальняя. Истории листьями осенними хрустят под колёсами. Время чудес. Для разнообразия добрых.
-
Гл.9.Ретроспективы чертовски злой урок Любимых убивают все, Но не кричат о том. Издевкой, лестью, злом, добром, Бесстыдством и стыдом, Трус – поцелуем похитрей, Смельчак – простым ножом. Оскар Уайльд Покинул башню до того, как словохотливый Жиль де Рей проснулся. Так оно безопасней будет. Погибать от рук легендарного маньяка не хотелось. Пусть и благодушен он был штормовой ночью, но, помня о сотнях растерзанных юношей, чьи черепа украшали его покой. Кто его знает, что в голову ему взбредет по утру? В церковь. Надо зайти в церковь, так напугавшую его вечером. Туда Жиль де Рей скорее всего не сунется. А если и сунется, то как знать, может монстр из церкви за право сотворить что-то непотребное сцепится с Синей Бородой. Тут он и улизнет. На “Судьбокрестке” спрячется и до своего берега доплывет. Уж лучше на вилы сердитой толпы, чем такое. Питер Пэн вошёл на территорию церкви. В свете утренних лучей она не казалась ему страшной. Просто потрепанная веками церковь, несколько запущенный сад. Пьяный звонарь спит на лавочке. Пытают на клумбах алые маки. Неподалеку родник. В роднике вода. И кружка стоит. Питер понял, что дико хочет пить. Слишком много амонтильядо выпил. Слава адреналину в крови, что не опьянел. А то сахарную свинью коптила бы ведьма, а голова, аккуратно обглоданная скалилась бы из котла. Про то, что предшествовало бы этому, он старался не думать. В детстве как-то наткнулся он в библиотеке на книгу сказок без цензуры. Так он в библиотеки не был вхож, но в тот день задался целью зачморить до талого одного шкета. Шкет был не прав во всем. Очкастый тощий заучка в модных кроссовках, сутулый, как дворовая псина и плаксивый, как девка. Ещё и на Олимпиадах выигрывал постоянно. Матери по дому помогал. Не человек, а ему не немой укор. Вечно его в пример ставили. Взрослые, конечно. А в классе Питер с компанией методично его и тех, кто за него робко вступать пытался, гнобили. В тот день шкет от них в библиотеке спрятался. Думал, не найдут. Парни его у входа караулили, а Питер внутрь пошёл. Шкет где-то прятался, только в библиотеке не так много мест. Игре в прятки долго не продлиться. Шёл Питер вдоль книжных рядов, радуясь, что пожилая библиотекарь куда-то смылась. Вовремя. Сейчас шкета найдёт, под дых ему пропишет и выкинет на улицу пацанам на потеху. Тут его внимание книга привлекла. Такая, какой в простой библиотеке быть не может. В кожаном переплёте, тисненная бронзой. Ей в музее место, а не в этом пристанище зубрил. Не удержался, снял с полки. Открыл наугад. А там на картинке с натуралистической точностью запечённый, как молочный поросенок пацан с яблоком в зубах на столе. И какая-то карга ухмыляется. Глянул в текст, а тексте бытие некой Бастинды. Перевернул страницу – от пацана лишь череп остался, а карга в сексапильную девицу обратилась. Из тех, о ком в душе мечтают. Приснится такая, утром трусы и простыни тихо меняешь… перевернул страницу, понял, что не следы наслаждений отстирывать с порток будешь, если вовсе проснёшься… Питер потряс головой и подошёл к роднику. Зачерпнул полную кружку, выхлебал жадно. Студеная вода зубы сводила, но и голову прочищала. Настоящая живая вода. Зачерпнул ещё, присел на скамейку. Тихо, прохладно, благостно. Будто привиделась ему ночная попойка с Синей Бородой… В той книге, вспомнил он, тоже родник был возле церкви, из костей сложенной. Вода в нем с голубым свечением*. Возле родника с водой мёртвой одноглазый ворон сидел. Ждал чего-то… или кого-то. Сказку ту он не запомнил. Там что-то про души, которым места нет нигде, про проклятие что-то. Питер на всякий случай на церковь посмотрел. Но ничего жуткого не заметил. Просто церковь из белого камня. Да и вода в роднике без иллюминации загробного мира. Осушил он кружку, поставил, откуда взял и к дверям направился. Очень уж хотелось ему внутрь войти да посмотреть, что там. У дверей замер, табличку рассматривая. Простую, без затейливой литеры. “Última conferencia”. Заходить резко расхотелось. Эту надпись он в той книжке видел. И кровью забитый алтарь. И огромную змею там, где кресту быть положено. Присмотрелся к стене церкви и побледнел. Кости. Под ноги посмотрел. Ступеньки зубами вымощены. И человеческими, и звериными. Глянул на родник. Но тот не изменился. Звук шагов по ту сторону двери заставил Питера оцепенеть. Он застыл, слушая, как кто-то неспешно идёт к двери. Разум орал:”Беги, дурак!” Но тело обмякло, и он кулем рухнул на пороге. Совсем как в тот раз в библиотеке. Потемнело в глазах, сковало холодом и жутью, выпала книга из рук и обшарпанный пол устремился навстречу. До того, как сознание потерять, Питер увидел шкета. Шкет улыбался, натягивая медицинские перчатки. Подошёл, поднял книгу, любовно завернул в какую-то ткань, посмотрел на Питера и молча ушёл. А Питер на третий день очнулся в больнице. Отец волком смотрел на него. Мать осунулась и всё про позор говорила. Всё были уверены, что он дурью какой-то накачался. Приходил нарколог, после мундиры. В рассказ про книгу с отравленными страницами не верил никто. Зато про то, как шкета они гоняли, живо заинтересовались… Пацанов тогда за жабры взяли. Те и выдали друг друга. Каждый был уверен, что сам-то смотрит, а другие заложат. Вот и вывалили всё. И про шкета, и про то, как порой, что нельзя, покуривали, и про то, как шалав по кругу пускали, как бомжа однажды подожгли… влипли тогда нешуточно. Друг друга утопив. Спасло, что малолетками были. Их в специальную школу определили. А больше ничего сделать не могли. Потом Питера семья в другой город переехала. От позора подальше. И о том, что было, старались не говорить. Питер ту историю вспоминать не любил. Переиграл его шкет и уничтожил. Сперва найти его хотел, спросить за яд… но после раздумий не решился. Книжку вспомнил. И тощего юнца, на шкета похожего, с тенью паука. Ледяные глаза и склянки с ядами. Там история была про смерти поцелуи. Второй раз такое лобзание Питер мог и не пережить. Дверь отвернулась. На пороге возник… кто-то. Последнее, что увидел и ощутил Питер – липкую гигантскую тень паука, накрывшую его целиком. И жало, вонзающееся в размякшее тело. Сознание угасло. На этот раз – насовсем. ___ * Да. Холодное свечение Вавилова-Черенкова(Радиационно-стимулируемое) в воде имеет именно такой цвет. И движется быстрей скорости света. Именно его и видно в ванне первого контура работающего ядерного реактора.
-
Гл.8.Большой песочный замок “Середина пути – есть такая черта! И ни черта ты не знаешь, куда вынесет, рули не рули. Может ждёт новый шторм или новый причал, или брошенный берег, и вдали – не твои корабли” Коrsика “Песочный замок” – Каждый раз одно и тоже, – ворчал могучий муж годов сорока пяти с виду. – Только поверишь, что передышка будет, как какая-то напасть случится. Они сидели в нуждающейся в капитальном ремонте башне, спрятавшись от разбушевавшегося шторма. “Судьбокресток” ждал финала оперы Океанид в Бухте Тишины. И без того замученные активным отдыхом на Буяне жертвы собственной подлости горохом рассыпались кто куда. Кто-то скрылся в церкви, от которой веяло необъяснимой жутью, и Питеру Пэну очень не хотелось бы встретится с её священником. Наверняка же жрёт на завтрак ветчину из пришлых и за ужином кровушку вместо вина попивает. Кто-то ломанулся к маяку. Причём добежать до него смогли не все. Питер видел, как трое из пяти беглецов шаранулись с крутой скалы в алчную пасть океана. И не сомневался, что их ещё в полете поймали вездесущие акулы. Кто-то устремился в лес. Вернее не так. В Лес. Тот самый, Зачарованный. Ничему их видно жизнь не учит. Сам Питер вслед за богатырского сложения мужиком, всё плавание интеллигентно прибухивающего в баре, умчался в башню. По быстрому, но свободному от паники бегу, он понял, что тот знает, что делает. И вот старая башня, чудом и матюгами зажженный камин, бочонок вина из погреба из почерневших от времени и невнимания серебряных кубков, овечий сыр и запоздалое понимание, что что-то тут нечисто. – За передышку между казнями! – Поднял кубок мужик. – Не психуй зазря, тут, кроме тихопомешанной ведьмы и мумии её дочери никого и нет. Если к ним не лезть, они не тронут. К тому же ведьма стара, и лишний раз снисходить до бомжующих рыцарей не будет. Не в такую погоду. А мумия уже лет сто очей не продирала. Да и то вниз особо не хаживала. Нормально всё, в общем. Выдыхни. После такого напутствия Питер чуть вином не поперхнулся. Он уже не сомневался, что влип, но хотел напоследок понять, что происходит. – Возможность старого доброго амонтильядо хлебнуть. Да не трясись, вот тут не замуруют. Ведьма старая против, да и не практикует Стая такого. Они до казни из тебя всю дрянь вытряхнут, глянут, что осталось, ну и того – на переработку. Три подонка плюс три убийцы равно один допельгангер. Две мошенницы плюс четыре изуверки – вот вам и болотница. Не пропадать же праху зазря. Так что и после казни жизнь продолжается. В составе неведомой саблезубой чушки, но жизнь! – А ты откуда про всё это знаешь? – спросил Питер. Уж больно осведомленный мужик. И не из Стаи или кто они там? И не из их свиты. – Да я лет шестьсот уже жду, когда меня решат на переработку славить. А они всё никак. Люди меня не принимают, акулы жрать отказываются, пираньи нос воротят, львы демонстративно плюются, змеи только матерят на своем и уползают. Даже в Волчьей Яме колья исчезают. Пять раз задницу отбил, пока не понял, что не отделаюсь как запросто. Вот твоему собутыльнику Маркусу повезло. Сразу насквозь пробило. Отдушегубился бедолага. Хотя какой затейник был! Палачом при Стае стать захотел. Рыцарь Смерти без чести и кодекса. Шакалам на смех. Повезло, что Агата, думается мне, пожалела дурака напоследок. Упал и черт с ним. А могла бы и проучить. Чтоб помыкался как следует. Но нет. Хотя они все по началу не лютуют. Мужик разлил по кубкам вина, и провозгласил; – За Маркуса! Ни черта не искупил, даже не раскаялся, но отмаился, скотина! Свезло… – В чем везение-то? – опешил Питер Пэн. – Ох, поймёшь ещё, печенкой чую. Каково это, от казней к казням мотаться. И чем дальше, тем безнадежнее. Тут тебе, братец младший, не суд людской, где твоя свобода от кары за гадости чинами и златом измеряется. И подпевалами. Тут без раскаяния именно за содеянное, а не за то, что за жопу взяли, не обойтись. И искупить грехи надо перед теми, кого оскорбил, кого предал, убил, затравил, погубить пытался и ещё как насильничать. Прежде всего перед ними. Это не там, у людей – поймали, отсидел или на войну пошёл – вот тебе помилование. Можешь дальше срам чинить. Пока снова за жопу не возьмут. Мужик долил вина, порубил сыр и продолжил: – Тут, братец младший, всё строже. А в этот раз совсем лихо будет. Агата в прощение не верит. Ты хоть до мира конца себя по модному закону испрощайся, да за что-то там извоюйся. Не поможет. Ты средство и силы в себе найди тем, кого предал сил простить тебя. Перед ними вину свою искупить. Не перед кем-то ещё. А, это братец, самое сложное. Ох, прости богохульника, но самому гнусному черту богу в ноги рухнуть отражаться легче, чем нам тем, перед кем повинны. Да и не нужно им, чтобы предатель у них под ногами юродствовал, подлец в извинениях своих в своей вине их же виноватил, а кто подсосов своих натравливал, насильничал, вообще к ним приближался… Притих Питер Пэн. Подумал, может стоило менадам дать растерзать себя. Вон у Орфея так и вовсе получилось с Эвредикой вновь сойтись. Даром, что во имя чужой игры и предал её на пороге жизни… – Ты правда что ль думаешь, что от менад уйти бы смог, не сочти Агата это верным ходом? Питер помрачнел. Где-то у башни раздался жуткий крик. – О, баньши проснулась. Погибель пророчит. Причём не телу, а надеждам на скорый исход. Зараза… Где-то зазвонил колокол. По кому-то, кто в царстве вечного сна сыскал ночлег. – Ты спрашивай, я что знаю, то расскажу. – Кто ты? Откуда столько про казни знаешь? И почему, раз столько знаешь, до сих пор здесь? – три вопроса. Три. Вроде как правильное число. Мужик вновь наполнил бокалы. Поворочил в камине поленья. Достал пару лепешек. Сказал, мол, поутру, до новых невзгодушек надо будет ведьме дверь сарая поправить, окно починить да в огороде тыквы срезать и в погреб отнести. Им несложно, а старуха всё легче. Глядишь, в следующий раз ещё и пирогом осчастливит. А если успеют, то дикую свинью подстрелить и гусей диких штук десять. Она хоть и чудная, но бабка хорошая. Вяленого мясца подкинет дуракам. Питер ждал. Наконец мужик закончил хлопоты, долил вина и начал свой рассказ. Звали его когда-то Жиль де Рей. В историю и мифы вошёл как Синяя Борода. Тот, кто не сберег Жанну д'Арк. Тот, кто загубил жизнь дев. Тот, кто казня юношей, казнили самого себя. Тот, кто причастен к лику серийных убийц. Тот, за кого говорит молва. И лучше б хоть иногда ей затыкаться и не делать из уродов культ. Но нет. Кто-то должен быть подтверждением того, что сами они, хоть и косячат, но до таких уродств не скатывались. Порой, как товары сравнивают. Вот есть Жилье де Рэй. Провалившийся как охранитель, не спасший свою единственную любовь, загубивший дев других за то, что они – не она, и детишек за то, что он просрал свою жизнь. А вот судачащий всего-то затравил коллегу, бьёт жену и детей, просадил зарплату в кабаке, лучшего друга подставил и чужих баб потрахивает. Сразу в своих глазах он пусть не праведник, но и не изувер. Только это не так работает. Жиля сотни лет даже акулы обратно на палубу “Судьбокрестка” выплевывают с парой синяков, будто в дальности плевка соревнуясь. Только и бытовым изувером они так же побрезговать могут. И шарахайся, покуда для нового бескуда от тебя почка не понадобится, или анчутке прямая кишка. И то без покаяния и искупления не факт, что сгодишься. Много Уродов и уродов Жиль повидал. Кого-то быстро спровадили, кто-то веками мается… – Погоди, но если ты знаешь, как… – начал было Питер Пэн, но под взглядом Синей Бороды смолк. В глазах его не было ни гнева, ни безумия. Лишь бесконечная усталость. – Да все мы знаем, толку-то? – Если знаем, можем исправить… нет? – Раньше тьмой обратится свет. Ну знаю я, в чем и перед кем повинен. Дальше что? – Раскаяние… – Да я только перед Жанной раскаиваюсь, что подвел, не уберег. Но только как такое искупить? Она уже там, куда мне ходу нет. А все другие. Да нет раскаиваюсь я. Знал, что против законов, и небесных, и людских. Знал, что проклят буду. Но верил, обойдётся. Потом уже и верить не надо было. На кой мне вера, если от злодеяний можно откупиться? Оказалось, что нет. Где мне искать ныне этих дев да детей замученных? Что предложить взамен? А семьям их? Вот вам злата мешок, чтоб на могиле памятник красивый поставить и земли, где будут сыты следующие дети, покуда очередной урод их на потеху злобы своей не приберет? Это покуда жив тот, кому обиду чинил, можно хоть как-то за вред свой заплатить. И прощение получить. А уж если ушёл…и да – раскаяние нужно. Не то, что толпе любо, а настоящее. Ты поймёшь. Не сразу, но поймёшь… – Как правильно каяться? – уточнил Питер Пэн. – Как тебя за жабры берут и проклинают. И как трудно исправить вину. Питер разлил вино по кубкам и с тоской посмотрел в окно. Вроде бы те, кого он расчетливо предал, живы. Дальше что? Куда раскаиваться и как искупать? Говорить, что предал? Они знают. Врать, что не хотел, чтобы так обернулось? Так он хотел, чтобы сгинули они, подтвердив свою ничтожность перед ним, и что в предательстве и подлости своей он прав. Предлагать деньги в обмен на молчание? Помочь в делах? Да его на пушечный выстрел к себе не подпустят! А тех, кто подпустит. Он предаст снова. Не от того ли получил свой финал в Волчьей Яме Маркус, что наплевав на Раскаяние, которого не было, стал помогать Агате, зная, что и самому ему не светит прощение? Себя он не прощал, потому что обиды не было. Ему и в предательстве, и в подлости нормально было. Не потому ли к Агате вообще подойти сумел он, что без раскаяния и надежд на добрый финал помочь ей решил? Стая к ней так-то не подпускает… – Стыдно ему перед нею стало, – прочёл его мысли Жиль де Рей. – Без кривляний и покаяний, просто стыдно. И помогать он ей начал не из-за страха за свою шкуру, а потому что чувствовал, что ей нелегко возмездие даётся. Вот и отобрал эту ношу. Что для Агаты тяжесть, для него бумажного платка легче. На себя смерти взял. Не за прощение. Не за милость. Просто забрал. Потому и Волчья Яма его приняла. Быстро. Без мук. Криенто Флугенхава почерк. Нам такое не светит… – Почему? – возмутился было Питер Пэн. И затянулся. Он и сам понимал, почему. Попереть против Старших, чтобы доказать своё превосходство – это одно. А вот попереть против них же, чтобы хоть как-то свои грехи искупить, зная, что прощения не будет… Прав Жиль де Рей. Он в этом мучилище недолго. Без славы, почестей и побед. Дойдёт “Судьбокресток” до берега привычной реальности – на вилах донесут его до земного правосудия. Одни будут брызгать желчью. Другие построят культ. Будет позор. И окурки почестей от умалишенных. Счастья не будет. Жизни не будет. А потом опять “Судьбокресток”, элитные подонки на заклание и.. Всё повторяется снова и снова. Жертва океану из тех, кто разум давно уже пропил. Жертва земле из того, кто трухлявей пня. Мясо горным львам, чтобы львят покормили. Пираньям корм, чтоб притока озёр стерегли. Менады, пауки и снова акулы. Подножия корм для злых чудес. И несколько преисполнившихся в своей гордыни и обреченности бомжующих из сказки в сказку, из мифа в миф юродивых коросты мира сего за барной стойкой. Знающие, что происходит, но неспособные покинуть сценарий этой свободной от жалости игры.
-
Гл.7.Я – здесь, а в зеркале – ты… “С тобой на этой волне, как на последней игле, где всё уже до звезды” Коrsика “Down Town” Зачастую те самые судьбоносные решения человек принимает не когда на них сосредоточен, и уж точно не тогда, когда ему втирают, что вот это и определит на всю жизнь, а по наитию, ни о чем грандиозном не помышляя. Эти, по наитию пройденные ступеньки и определяют человека. Зачарованные зеркала не только со скуки создаются. И не начинания ради на самом деле. Порой необходимо средство особое, чтобы увидеть весь расклад. Не только одну из вероятностей грядущего. Далеко не каждая линия грядущего включает в себя того, кому гадают. И отнюдь не в каждой прошлого карте тот, кого карты читают, действительно на главных ролях. В настоящем. Настоящее – единственный расклад, где в центре тот, кому своя судьба не слишком понятна. Порою одних карт для понимания, кто есть кто здесь и сейчас, как в действительности, так и на самом деле, не достаточно. Одним символизмом смысл не постичь, зато польстить запросто. Корабль с дурашливым прозванием “Ламантин и автобус” шёл следом за “Судьбокрестком”. На палубе играли в “Подкидного шута” и “Чью башню покосило” картами Таро, чай и пряный сидр, стараясь не думать о тех, кто к расплате за скверные дела свои летит на всех парусах. Остров Буян показал, кто из них чего стоит. И выплюнул обратно в мир тех, кто за злодеяния свои должен отвечать перед людьми. Род людской на изощренную расправу скор. И душегубов не жалует. Особенно тех, чью спесь сбили, оставив лишь ужас, злобу и горькую руту поражения. Медея застыла на краю “Судьбокрестка”. Не первую вечность он скитается между мирами, островами, всё ждёт финал. Но боги суровы к тем, кто обиду свою и месть не обидчику в лицо бросил, а обрушил гнев на своих детей. Предатели горевать не умеют. А мёртвые умеют ждать. Как Ла Йороне не найти покоя, так и Медее не обрести свой берег. Или нет? Тем временем на “Ламантине” уже извлекли из трюма потрепанную дорогами и эксцентричным боем гитару и дружно пели любимые песни. Иногда смешные, иногда грустные. Но грусть отступила под мажорный ряд. Так бывает, когда печаль разделить можешь на всех. Дробленая печаль сердце не жрёт. Она становится просто досадным недоразумением и побеждает смехом. Не потому что смешна и ничтожна, а потому что рядом те, кто не позволят ей определять ни того, кто опечален, ни грядущее. Такова мудрость Стаи. Медея коснулась ладони Ла Йороне. В этой вечности из пепла несбывшихся ожиданий не было того, ради чего в этой вечности быть. Хоть легендой, хоть непонятым ожиданием. Тысячи лет они отбирали у матерей детей, указывая на неверность их мужей. Тысячи лет они показывали, что дети страдают из-за родителей. Тысячи лет сожаления об этом. Тысячи лет они хотели обнять своих детей и покарать изменников. Тысячи лет они приносили в жертву детей. Тысячу лет они понимали, что смерть детей предатели переживут. Настало время уйти. Медея и Ла Йороне взялись за руки и шагнул через алчные пасти акул к своим детям. Дети легче прощают родителей, чем они себя за пренебрежение к ним. И акулы приняли жертвы. Распахнулся портал, и два корабля вошли в реальный мир*. На “Судьбокрестке” Питер Пэн офигивал с двух дур, решивших, что объединение с детьми стоит вечной жизни. На “Ламантине” праздновали их свободу от проклятия. Для них объединение стоило вечной жизни в набивших оскомину муках. Впереди ждал порт. И те, кто встречают их там. Разные лица и разные судьбы. Всё и все те, кого каждый из них выбирал. ___ * Добро́ пожаловать в реальный мир!(с)капитан Морфеус.
-
Гл.6.К чертям так легко бывает идти Заварить кашу из порой подгнившего зерна идей и слинять в закат, оставив сопричастным расхлебывать последствия сей экстремальной кулинаристики – если бы это было бы спортом, Маркус Демо запросто стал бы Олимпийским чемпионом. Удирать, скинув с себя ответственность, стало его modus operandi. Питер Пэн был достойным соперником в этой простецкой подлости. Впрочем, его метод был скорее метанием молота своей отверженности в кого-то другого. Он возвел подлость, предательство и жестокость в культ, подменив понятия. Так подлость звал стратегическим ходом, нужным для победы, а пострадавшим или истинными виновниками, либо неизбежными жертвами в зависимости от нужд и настроений окружения. Предательство он переименовал в совершённый выбор. И не просто говорил, а вот прямо глаголил пасте своей, мол, всякий раз, выбирая одно, предаём все остальные пути. За каждым выбором тянется кровавый след жертвенных агницев других решений, вариантов, интересов. Примечательно, кровоточили зачастую интересы окружения Питера, а его внутренние волки лоснились от сытой трапезы и понемногу очертаниями стали напоминать смешариков. А жестокость – решительно необходимое орудие, в бою за победу. Добро беззубое – маска ничтожности. Только то добро, что с кнутом, пулемётом и гранатами способно сделать мир лучше. Маркус Демо счёл культ Питера Пэна приютом для малахольных маргиналов и когорты пафосного ссыкла, а самого Питера – душным балаболом, тряпкой, вынужденной городить огород интриг и лжи гнилыми досками сомнительных оправданий. Потому что подлость остаётся подлостью, хоть какой стратегией её назови. Предательство – это то, чем является. Тому, кого ты расчетливо предал, насквозь, поперёк и фиолетово, во имя каких тараканьих божков это сделано. О каком ещё благо на завтра может идти проповедь, когда валяешься с переломанным хребтом на дне пропасти, и выжить шансов практически, а то и вовсе нет? А жестокость… ну нравится делать гадости и издеваться над другими, так и скажи. А то устроил тут плач крокодила над ягненком: жру и рыдаю… Маркус к этим вопросам подходил легче. Да, он подлец, предатель и садист. Ну и что вы мне сделаете? Либо головы в битве сложите, либо хрен догоните. Когда особая магия острова Буяна, оказавшимся не курортом для развращенных гедонистов, а эшафотом для мерзопакости человеческой, тем самым бумерангом, что вернулся, полем боя с настигшей ответственностью, и состязанием за возможность покинуть этот судьбы капкан, пусть потрепанным но живым, стала очевидной, каждый выбрал свой путь. Маркус решил поиграть то ли в Святого палладина на минималках, то ли просто в палача, и помочь ухлопать неугодных Старшим нечестивцев в обмен на Последний Шанс, искупив косяки, выжить. Индульгенция стоит дорого. Но она того стоит. Тот, кому на острове Буяне отпустят грехи, есть это самое завтра, и наступит оно вместе с победителем. А не пройдёт по его костям. Питер Пэн был уверен, что нужно свергнуть Старших, развеять чары и воцариться на Буяне с новыми законами, жить на нём в довольстве, пользуясь всем тем, что удасться захватить. Глядя, как Питер обрабатывает местных подростков, Маркус в душе хохотал. Если бы Питер сумел выйти за границу загона для элитных козлов рода человеческого, то понял бы, что этим подросткам по тысяче лет минимум, и людьми они не являются. Понемногу таяло число тех, кто сошел на берег. Визгоподобная стареющая нимфетка Эхо отправилась помечтать в горы, избавив праздный люд от своего нытья. Искать её было некому и незачем,так что про неё быстро забыли. А горным львам приятного аппетита, конечно. Нечего было с развилки куда попало сворачивать. К тому же долго ли поменять стрелки местами? Будь Эхо умнее, заметила бы, что указатель верных дорог указывает на заросшую дорожку. Но она была дурой. За что ей спасибо. Проблем напоследок не доставила. Старик Арни любил рыбалку. Рыба гастрономически возлюбила его. Такое бывает, если распивать коньяк с кем попало и топать на рыбалку за пределы курортной зоны. А ещё излишне откровенничать и хвастаться, как трёх жён в могилу свел и друга лучшего подставил. Благо пираньям безразличен моральный облик своего бранча. По пути назад к загону Маркус повстречал лукавого мужа и как-то по наитию и сходству с одним из подозрительно рьяно поддакивающиму Питеру Пэну подростком, понял, что его одобряет сам Ананси. Это вселяло надежду. Вернулся к закату. Питер Пэн уже созвал последнюю вечеринку. Утром придёт “Судьбокресток” и унесёт по волнам к берегу другому. Тех, кто доживёт, ясен пень. Шампанское, вино и пунш били водопадами. Наперебой травили байки про мух, туповатых тигров и легкомысленных бабочках парни, так похожие на Ананси. Всё ярче разгораются глаза роковых красавиц, вакханалия шла своим чередом. Маркус благоразумно смылся с этой смертоносной вечеринки, не дожидаясь кульминации. Он знал, чем дело кончится. О чем-то подозревать стал и Питер Пэн, заметив стальной блеск в глазах красавиц и будто тени их меняются в свете восходящей луны. Всё менее напоминали человеческие голоса их тёмные стоны, И у рекрутированных подростков тени походили на силуэты пауков… Маркус почти бежал к озеру Безмятежности, зная, там безопасно. Но тут под ногами задрожала земля, и он почувствовал, что соскальзывает в яму. Волчью яму, Там, на дне оскалились заточенные колья, там замерла в предвкушении знающая толк в мучениях смерть. Пирушка обратилась в ту самую языческую вакханалию, от описаний которой кровь стынет в жилах. Перед Питером Пэном старые сказки с несчастливым концом обернулось явью. Он увидел истинный облик менад и содрогнулся. Он понял арахнофобов, глядя на чудовищную трансформацию мнимых подростков. Он осознал, какая участь ему уготована. И предпочёл, чтобы учесть эту вкусил кто-то другой. Одно из правил Питера Пэна сформулировано просто: если перед тобой раскрылась ада пасть, брось в неё кого-нибудь вместо себя. Лучше отработанный материал, но сгодится любое, что под руку повернётся. И ему повернулась Алкеста. Он давно заприметил эту застенчивую дамочку, в миру – дизайнера интерьеров. По слухам своей склонностью к жертвенности и сохранению семьи любой ценой, она довела до психушки, алкоголизма и выхода в окно пять Адметов. А тех, кто в жернова её любви попадал, сосчитать не получится. Алкеста и его решила одарить любовью. За что и поплатилась, рухнув в когтистые лапы менад. А он тихонечко ускользнул с этого карнавала в изощренном аду. Убегать от расплаты за собственноручно организованный кошмар Питер умел. Как и признавать своё поражение. Пусть проигран бой, пусть Старшие показали, как ничтожен он в их безжалостной игре. Но он выжил. И когда-нибудь попробует взять реванш. Он верил, что время его ещё не вышло. – Ну вот и всё, конец игре, – сказала Агата, с вершины холма наблюдая, как стирают предсмертные крики, и как погребальным костром пылает рассвет. – Мир стал чуточку чище, – согласился Криенто Флугенхава, Старший Рода. Уцелевшие в вакханалии торопливо поднимались на борт ‘Судьбокрестка”, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Кого в море ждали акулы. Кого-то в порту поднимут на вилы… Предательству нет оправдания. Как нет блага в подлости. Цену жестокости каждый познал. По себе. – Это всегда так грустно? – спросила Агата. – Они до последнего вздоха так и не поняли, за что их кара настигла. – Только первые две тысячи лет, – улыбнулся Криенто Флугенхава. – Потом уже немного скучно. Они не пытаются даже что-то искупить. Таково их решение. И кара достойна их злодеянию. “Судьбокресток” уносил тех, кто так ничего и не понял к заслуженного финалу.
-
Гл.5.И снова к началу начал… “Ты не проиграл, небо удержал на плечах своих…” Коrsика “Пустой перрон” Остров Буян – это не только кунсткамера бульварных пороков, успешно выдаваемая за рай, покуда Старшие решают, куда эти экспонаты душевных искажений запихнуть дальше. Остров Буян – это ещё и Последний Шанс, тот, который есть у каждого, но не каждому даётся. И не гарантирует, что дальше всё так уж гладко и праведно будет. Зато точно будет. Кто смышленей, понимает, что это главное. Маркус подкрался незаметно и, жизнерадостно пролетая мимо нот, запропел: – Корабли боятся и ждут суши, птицам не годится земли плен, и я тебе, как верный мудак, нужен, чтоб не раздавили зимы стены… – Рюкзак*, – машинально поправила Агата, отвлекаясь от созерцания полёта стрекоз над лотосами. Озеро Безмятежности находилось за пределами загона для по жизни победителей. И Маркусу здесь делать было решительно нечего. Но когда Маркуса волновали детали? – Это в песне рюкзак, а по жизни тебе сейчас именно верный мудак нужен. Иначе ты своё возмездие и сто лет обрушивать будешь. – Ты это вообще к чему? Так Маркусу было запрещено даже приближаться к Агате. Стая чертей поганых не жалует и может жёстко вернуть их на место. Но когда его запреты останавливали? – Ты в следующий раз, когда решишь мир от скверны почистить, эту скверну по сортам переправляй к лобному месту, что ль. А то слишком разномастная компания у тебя получилась. – Ты не прав. Всех их объединяют предательство, расчетливая подлость и парочка извращений. Маркус задумался. – Кто там следующий в списке? Питер Пэн? Стареющая нимфетка Эхо? Её пафосное нытье о разбитом сердце, томлении матки, и гордой неразделенной любви уже меня заколебали. Ладно бы просто бубнила. А то, мать её в психушку, под гитару воет. Типа утонченное стекло с привкусом инцеста. Ей не Эхо, а Иокастой назваться стоило… – Маркус, – прервала его монолог матерого абьюзера Агата, – ты вообще-то сам в составе парнокопытных на заклание. – Что означает, что мне стоит поторопиться, чтобы переиграть реальность. Так кто там ещё из мишеней Немезиды? Может старикашка Арни? Вполне так калорийное блюдо для пираний. Я пару стай их видел в Озере Слёз… – Ты как вообще туда попал, скотина?! – Так же, как и сюда. Пошёл за тобой. Ну и открыл для себя Остров Буян с новой стороны. Ну и сложил факты. И понял, что далеко не все здесь бошки сложат за всю мерзопакость. – Кого-то надо на обратный путь оставить, – кивнула Агата. – А кого-то и вовсе в порт вернуть. Где их встретят с вилами. Маркус демонстративно зевнул. Чертилу на вилы не подымешь. У них свои покруче будут. – Тебя твоя участь совсем не беспокоит? – уточнила Агата. – Она ещё не решена. Можно особо не парится. Агата пожала плечами и постаралась сосредоточиться на полете синекрылой бабочки над водой. Из озера вынырнул сом и проглотил бабочку. – Питер себе подсосов вербует, – сказал Маркус. – Без боя решил не сдаваться. – Значит, даже напоследок ему не удастся меня удивить. – Ты их знаешь? – Саблезубых зайчиков и девочек с сюрпризами? Разумеется. – Значит, всё же Питер следующий? – Хочешь его предупредить? – Хочу наблюдать шоу из зала. А там и ты согласишься, что я тебе, как верный мудак, нужен. Агата вздохнула. – А что мне помешает сейчас отправить тебя в омут с кинжалом промеж лопаток? Или с чего ты взял, что тебе уготовано умереть здесь или на обратном пути? – И не уготовано ли мне такое, от чего я позавидую мёртвым, – заржал Маркус. – Я порыпаюсь. К тому же лучше иметь живого мудака, чем седьмой дорогой обходить зловонное место, где шакалы обоссали прах твоего врага. У Маркуса Демо была уникальная способность сморозить редчайшую фигню с видом, будто срывает покрывало с истины. Возможно, что и жив он до сих пор, что Стае интересно, что он отмочит дальше. Остров Буян – это не только кунсткамера бульварных пороков, успешно выдаваемая за рай, покуда Старшие решают, куда эти экспонаты душевных искажений запихнуть дальше. Остров Буян – это ещё и Последний Шанс, тот, который есть у каждого, но не каждому даётся. И не гарантирует, что дальше всё так уж гладко и праведно будет. Зато точно будет. Маркус Демо понял это вполне. ___ * Камил, Жмур и Рюкзак. Кто читал Вохины "Сердца и Моторы" помнит, кто это и как далеко Маркуса послали. Ну а чем знаменит сам Марк(ус) - это надо было внимательней "Телепорт" смотреть. И на Реале такие персонажи, тоже, увы, встречаются... Да, именно Лисёнок Марк, не пожелавший быть Каем, поэтому последний от него на зеркалах Калинова Моста в отдельную Сущь и отделился.
-
Гл.4.Грех уныния как modus operandi “Человек никогда не удовлетвориться достигнутым: дайте ему желаемое, и он попросит что-нибудь еще.” Джон Стейнбек “О мышах и людях” Падая на дно ямы, где уже приветственно гремели хвостами гремучие змеи, Нарцисс напоследок подумал, что действительно родился под звездой Лошариус. Только в лучшую, пусть и на неделю всего жизнь ступил, как уже всё кончено. Змеи растерзают его, труп не найдут, а там, откуда он приплыл в эту обитель гедонизма, тоже ни искать, ни особо тосковать не будут. Остров Буян. Нарцисс сошел на берег и поморщился. Слишком много солнца, слишком много жизни. Таксисты одеты куда лучше, чем он, на всех незримая печать причастности к богеме, а он… хоть за очередного работника, доставленного развлекать элиту не приняли, и то ладно. Хотя прислугу на “Судьбокрестке” не доставляют. Каждому гостю полагалось свое бунгало, где все блага и при желании компания в виде женщин, мужчин или… Нарцисс, набитый представлениями о тайных пороках богемы из жёлтой прессы, трукрайма и любой зависти к ним, предпочёл не думать, кого вообще могут предоставить. Нарцисс покорно поплелся за местной прислужницей праздности богатеев, немного похожей на его бывшую. Шёл и тихо скрежетал зубами. Она бросила его с такой брезгливой жестокостью, с таким цинизмом, что сердце разорвалось. С депрессией видите ли работать можно. А вечно хворый мальчик сорока сорока годиков от роду, перманентно висящий на шее друзей и маман, которой от него некуда деваться к взрослым отношениям не пригоден. Его и до этого отвергали! Женщинам же только деньги нужны, а гений и душу они ценить не умеют! Где то хваленое самоотречение, служение, воспетое классиками? Где девы те, где? На страницах книг, вот где. Там, на “Судьбокрестоке”, после того, как пьянчугу-поэта с аппетитом сожрали акулы, его не хватило никто. Только Маркус с Питером порой пристально смотрели на него. Нарцисс знал этот взгляд. Только открой рот о произошедшем, с тобой будет тоже самое. Всю оставшуюся поездку Нарцисс предпочёл держаться подальше от них. Слонялся среди другой элиты или сидел в каюте, попивая виски и смотря фильмы. Однажды ему почудилось, что на капитанском мостике рядом с Кэпом он видит Агату. Но рассмотреть она это или нет, не успел. Рядом случился Маркус. Потом лайнер тронуло, и он едва не улетел за борт, как до этого пиит подворотен Дин. Почти бегом преследовал в каюту и не покидал её до прибытия. Агата. Нет, не может быть она. Или может? Нарцисс понял, что обещанный рай безнадежно испорчен, и не вкусить ему досыта шикарной жизни. Сперва пьяный дурак. Это несчастный случай, но никто не позвал на помощь. Теперь те двое пашут его, чтобы не проболтался. Ещё Агата… или всё же не она? Понемногу он вновь скатился в жалость к самому себе. Вечно с ним так. Только всё наладилось, как уходит из-под ног земля и он проваливается в зловонное болото. И тошнотворные гады хотят его разорвать. Только он разобрался с долгами – неизбежными спутниками слишком талантливого для умов толпы идиотов музыканта, так померла его матушка. Так и не дождавшись внуков. Отмучилась. И он отмучился. Какие внуки, если он сам гол, как сокол, и женщины всё реже находят его привлекательным. Эх, надо было в клуб 27 влетать. Но нет. Теперь стареющий гений без вдохновения, признания и музы со встроенной системой домработницы и гетеры. Куда их приводить? К себе, где мать со своей старческой ревностью и пассивной агрессией доведёт их до бегства и икоты? К ним? Ну не все на такое согласны. А отели, съёмные квартиры и хостелы не по его карману, даже если пополам… Искать богатую… ну да, ну да, помнится получил в лицо язвительное, мол, тому, кто дарит песни и закаты, тот пусть трахает свою гитару. Было так больно… Его воспоминания прервал удар о холодную землю, скользкий мох… и разъяренные змеи разорвали его на части. В последний миг, перед тем, как уйти в ничто, он поднял глаза к небу и на краю ямы увидел задумчиво смотрящего на него Маркуса Демо. И прохрипел: “ Свершилось…” Хотя что свершилось, вряд ли сумел бы объяснить бы сам.
-
Гл.3. Чужой судьбы огонь “Дурное это дело – лепить свою судьбу с чужой”. Сергей Лукьяненко “Искатели неба” – Да не помрешь ты раньше срока! – хохотнул Дин. – И не отсрочишь визит Костлявой. Сколько выпало – столько проживёшь. Как сложится – там и упокоишься. Что там потом – неизвестно. Может суд с альтернативными от макак рода человеческого понятиями о справедливости. Может вообще ничего. Или Ничто. Ну или в бесконечный поток, чтоб закон сохранения энергии не срамить. Вот и всё. Нарцисс скривился и уставился с кислой миной вдаль. Ох уж эти пьянчуги-поэты, правнуками то ли Велеса, то ли Аполлона себя мнящие. Этот вот вообще загнул, душа его от Браги менадой с проваленным от вакханалий носом зачата, потому и пьёт. Мол, истину постигает. И трахается, потому что священнодействие это. И морды бьёт, потому что матушки верования так воплощались. И работать не может, ибо Браги в нем не снисходил до работы людской. Поэзия – она не для того, чтобы вагоны разгружать. – Был у меня случай. Втюхал в себя очередную бабу. Прямо крышу ей снёс! Стихов и песен на два альбома написал, так она меня завела! Нарцисс аж позеленел. Будь они не на “Судьбокрестке”, в райские кущи Буяна по волнам их несущем, а столкнись в чате, когда между вами километров пятьсот, ох он бы его приложил! Всё высказал бы. И про скотство, и про то, что втюхать в себя нельзя, и что манипуляции – это мразотно, и что только тупые людишки скотство за любовь выдают… но когда между вами и метра нет, и твой собеседник явно сильней тебя, и до драки охоч, тут только молчать и остаётся. Своя рожа истины дороже. Не дело это, рожей платить за истину, которую этот павиан похотливый не поймёт. – Ну вот сидели мы как-то вечером в парке на лавке. Вино пили. Хорошее она купила, дорогое. За такие бабки можно было ящик портвейна взять, но романтика гроши не жалует. Сидим значит, она всё про звезды лопочет, я думаю, что эти плевки человечьи небу в рожу не значат ничего. Ну да, красиво кто-то небо заплевал, но плевок он и есть плевок. Только этим Лукавый Всеотцу объяснил, чего его законы на земле стоят. Вот и сидим мы под оплеванным небом, пьём понты из бумажных стаканов, и благодатью для нас оргазмы в ближайших кустах будут, а не что-то ещё… – И чем закончилось? – с неподдельным любопытством спросил Питер Пэн. Он давно уже присматривался к этому забулдыге и мысленно аплодировал ему. Вроде ж и тварь похабная, но харизма – ух! – От мундиров удирали, пьянь по паркам кошмарящих. Она-то из приличных. Ей штрафы за пьянку ни к чему. Ну и утекли, на крышу поднялись, там благодать и нашли. Настоящую. Одновременно! Страсть – она такая, да. Дин разлил по бокалам виски, глянул на небо и припечатал: – За оргазмы! Маркус Демо заржал в голос. Дин, осушив свой бокал, покосился на него. Думал, сразу врезать или выслушать, чего это он. А потом врезать. После пары бокальчиков. – У меня похожий случай был, – отхохотавшись, сказал Маркус. – Только нас на крыше мундиры накрыли. Одна крыса их вызвала. Типо шумели сильно… – В тишине только кролики сношаются и то тридцать секунд, – вставил Дин. – Страсть не терпит тишины! – Шаришь! Так вот, накрыли нас тогда и повезли в отделение. Хорошо, хоть курево своё сбросить успел, а то ж браслет на ногу, люли от матушки и сиди, пока она нанотехнологии не применит для освобождения тебя от оков. Моя трясётся. Мол, что сейчас будет-то. Мундиры угорают над нами. Я над всем подряд. И тут вот повезло натурально: у колдырни пьяный рамс мигранты замутили. Мундиры нас из машины выставили, а сами тех вязать. Ну мы и слиняли… обратно на крышу благодать постигать. – Постигли? – хихикнул Питер Пэн. Он обожал, когда похабные истории случались с другими. Сам быть их героем согласен был быть только в воображении. Потому последствия у этих историй как-то не стоили того. Совсем не стоили. – Ещё как! Ни до, ни после вот такого не было. А соседу, который мундиров вызвал, мы с мужиками потом пояснили, мол, нехрен за Страсть людей сдавать. Он потом месяц в больнице валялся. Теперь тихий ходит, понял, что к чему. – За понимание! – одобрил Дин. Он осушил бокал и навернулся за борт. Океан выслал ему навстречу стаю акул. Они давно уже патрулировали свои угодья в ожидании сочной трапезы. – А мы разве не должны ему помочь? – мигом протрезвевший Питер Пэн посмотрел на остолбеневших собутыльников. Сам он бой акулам дать не собирался. А вот направить – всегда пожалуйста. – А у него срок вышел, – пришёл в себя Маркус. – Не отбирать же у акул, что осталось. Нарцисс привычно скроил постную мину и ушёл с палубы. “Судьбокресток” плыл, как ни в чём не бывало. Вдалеке показался тот самый остров Буян. Там вино, роскошь и женщины. А Дин. Видно не его это судьба – земных услад жизнь постигать в довольстве. На том и порешили.
-
Гл.2. Невыносимые всезнайки Таро Одной из множества причин неприятностей Маркуса Демо была скука. Ему быстро приедалось решительно всё. Прошёл только час с отплытия “Судьбокрестка”, а ему уже надоело. Долго плескаться в сиропе, известном как “Жизнь удалась” вредно. Либо сам засахаришься, либо осы налетят. Вон одна оса с бутылкой виски к нему уже подбирается и предлагает выпить. Маркус от возлияний дармового пойла с голожопыми поэтами низов предпочитал воздерживаться. Одно дело для эффекта плохиша косить под маргинального поэта, другое – пить с этим маргиналом. Такие дела кончаются пьяными рамсами и глумливыми полицаями. Идеальным такой досуг не назовёшь. Зато сексапильная милфа, весьма популярная в кругу экзальтированных дурех, мадам Гаруспес вполне подходила для развлечения скучающего Маркуса. Тут тебе и декольте, пятый размер содержащее, и шёлковая юбка с разрезами по самую попу, голос прокуренный с хрипотцой и ореол из слухов, что в свободное от предсказаний время промышляет тётка сочная пикантной любовью. Как тут устоять? И вот он уже сидит за столом к зовущей к плотским утехам с мистическим вайбом восхитительной мадам Гаруспес, не интересуясь, чем занят месье Гаруспес и существует ли он вообще. Маркус занят любимым делом: слушает байки про себя любимого и таращится в декольте. В мудрость и всезнание карт Таро он ортодоксально не верил. Но если у милфы напротив такая форма прелюдии перед тем, как скинуть платье, можно и блаженную чушь послушать. Сказку про себя самого под кофе с ликером. Житие Маркуса по мнению Таро было тем ещё сомнительным удовольствием. С обострениями хронического кризиса в отношения, нежелание жертвовать хоть чем-то ради других и горой непонятых уроков. Профессиональный двоечник школы жизни. – Да, я такой вот bad guy, – рассмеялся Маркус. – Оставьте меня, после уроков… Мадам посмотрела на него как-то странно и поведала, что с перевернутым Магом в душе ему не уроки прямо на столе учить надо, а мир в своей голове перетряхнуть. И прислушаться к советам Иерофанта, потому что споря с мудрецом сам мудрее не станешь, только мудрого в дурака обратишь. – Мне больше про Дьявола в моем подсознии интересно, – прервал её Маркус. – Я чёртов искуситель, да? – Скорее избыточно себялюбимая чёрная дыра, способная порой затянуть в себя весь мир и пару бродячих собак, чтобы выли, – на миг вышла из роли со скуки флиртующей ведьмы мадам Гаруспес. Впрочем, поглощенный сползающим с плеча рукавом её платья Маркус это не приметил. Он мало вникал в то, чем на самом деле является его прошлое и на что указывает перевернутый Императрица. Ну блудил он, ну срывал все сроки, был жестоким не со зла, а по расчёту. Считал он на калькуляторе с ошибками, а потому будущее нависло над ним Луной и прочила она обман и беду, что от себя не отведешь. Какой-то слишком злой урок. Начинался он прямо сейчас в виде Башни представлений о самом себе. Разрушенных надеждах, дешёвого стекла осколков мечты. Руины былого величия с бомжующими привидениями и перспективой стать ещё одной грудой камней. Такое бывает. Прежде колдовские башни, убежища и тюрьмы для принцесс, драконов, рыцарей, менестреллей и жадных до звёзд созерцания и загадочных колдунств магов ныне остовы простые, и внутри замерли в оцепенении тени прежних сказок, слишком хорошо понявшие, что для них и в самом деле всё кончено. Слетела с Маркуса гордая спесь. Перевернутый мир в его глазах напомнил, что с окружающими у него не всё здорово. Начальник, изощреннее и подлец, чем он, иллюзия отношений обратилась в уксус разочарования, и трудные для него времена настали. Ничего эта поездка на остров Буян не изменит. Там, за границей дрейфующего рая ждёт его кара заслуженная и нож в спину предсказуемый. Угасающее Солнце надежд отражало и желание новых отношений, тривиального процветания, счастья и радости, успеха конечно. Ничего вычурного. Никаких истерических драм. Его перспективы брошены под Колеса Фортуны. И попробуй, пойми, что и как. Может повезёт… или… – С вами на ложе мне повезёт? – как-то неуклюжей и топорной получилась у него попытка в шутку и подкат. Так оболваненные до состояния шимпанзе в брачный период подростки пытаются развести одноклассниц и милф на секс, привыкая к щелочью пропитанным розгам отказа. – При таком раскладе – уж точно нет, – мадам Гаруспес поправила платье и вышла из-за стола. – Предпочту держаться от тебя подальше. А то затянет ещё. Она собрала все карты, кроме этого чёртова Колеса Фортуны и вышла из каюты. Маркус долго смотрел на карту. Потом вздохнул и положил её в бумажник. Там много странных предметов было. И карте в нём место нашлось.
-
Ultima confessio (Постмодернистская сказка) Круиз конечно дерьмо, но буфет был отменным! Гл.1. Судьбокресток *** Маркус Демо любил три вещи на свете: возноситься над толпой, попутно втаптывая кого-то в грязь, свои амбиции и делать жизнь окружающих невыносимой, не снимая белых одежд. Маркусу Демо ненавидел проигрывать, равнодушие к его персоне и тех, кто знал о его уязвимости. Ещё был охоч до брендового коньяка, который вряд ли отличил бы от крафта южных дельцов, перелей его в стильную бутылку, казино и продажу дури никчемным людишкам. Никчемными считал всех, кроме себя. Сам себе герой, сам себе злодей, он бы и памятник себе воздвиг, если бы это было в моде. Маркус Демо мчался к пристани на арендованном автомобиле, предвкушая лакшери-тур на круизном лайнере “Судьбокресток”, слушал бравый до идиотизма рэпчик и славил свою находчивость. Билет на “Судьбокресток” так запросто не достать. Только избранники фортуны удостаиваются чести взойти на борт и отправиться к легендарному острову Буяну, затаившемуся в океане. Там его ждало всё, что он считал приметами роскошной жизни. Бунгало, вкусная еда, вина и прекрасные женщины, согласные на всё. Позади оставались километры дорог, лохи и вообще всё, что до. В частном порту на палубу “Судьбокрестка” Маркус Демо взошёл, как на престол. Он действительно верил, что жизнь удалась. Капкан захлопнулся. Но он об этом не подозревал. *** Получить приглашение на тур “Судьбокрестка” и неделю рая земного на острове Буяне, который не для всех, только для гениев, всё равно, что письмо из Хогвартса, только в тысячу раз круче. Питер Пэн всегда знал, что успех найдёт его, было бы что предложить и стая лохов, спонсирующих его красноречие и начинания. Чтобы написать картину, нужны краски, кисти, холст, палитра, мольберт и то, с чего можно списать. Чтобы состояться, как гений, нужны расходники в виде подобострастных фанатиков, готовых ради тебя на всё. Фанатиков он вербовать умел. Берёшь травмированного оболтуса, вешаешь пропитанную ядом лапшу на уши, подсаживаешь на свое небезразличие и… фанатик готов. На любую подлость за ломтик одобрения. А если их несколько, можно устроить им гонку за расположение. Тогда они творят такое, что если в кошмаре приснится, седым проснёшься. Победу в том конкурсе фанатики принесли на блюде. Вместе с парочкой черепов обалденных еретиков и экстаза от сопричастности к признанию гения. Так ли важно, что малюет художник, когда на его стороне свора сумасшедших? Кто-то пришёл в культ уже контуженным, кого-то пришлось довести до кондиции. Какая разница как? Победителей не судят! Глядя с палубы “Судьбокрестока” на удаляющийся берег, Питер Пэн чувствовал себя богом. Паутина чужой игры крепко связала беспечную муху. Но Питер этого не понимал. *** Он был типичным алкоголиком с отшиба кругов социальных, но мнил себя поэтом и гласом народным. Вернее, народца. Тех самых шестеренок, на которых зиждется мир, и которых не ценят. Он их возглавлял, напутствовал и скармливал дурь и таблетки, выписанные в ПНД. Ему не помогут, зато в благодарность чекушку поднесут. А если бабы, то ещё и дадут. Еду, остатки бабла, кров и животный секс. Что ещё для счастья надо? Дин был из тех, кто читал сомнительные стихи состарившимся проституткам и жил за их счёт, грезя о лучшей доле. В своих мечтах Дин был успешным бульварным писакой с перспективой попасть в классики за наждачной бумагой покрытый язык подворотен и слайдов повседневности нижнего мира. За воспевание скотства, за оправдание душевного тщедущия. За бытовой паразитизм. За отказ лечить шизофрению. За отказ от последствий блуда без резинки. За всю грязь. Дин всерьёз полагал, что обликая свою ревность, жадность и ленность в слова, сумеет достичь признания, величия и доступа к кошелькам богатых телок. И, отправив их на дно, воспарит над ними. Иногда ему это даже удавалось. Билет на “Судьбокресток”. Поезда, отдохнуть. Там, в конце плавания ждёт тебя остров Буян, выпивка, разврат и почитание. Рай на земле, куда попадают те, кто с золотой ложкой в жопе родился, и те, кому удалось ту же стыренную ложку в анус воткнуть. Только и знай, что читай свои тексты, жри химию и трахай баб. Рай для отребья. Незря ты от нищеты, непролеченной шизы и ментов так страдал. Бутылка с приманкой для ос закупорена. Но какая разница, что будет потом, если в ней для осы вдосталь сладкого пойла? *** Нет повести унылее на свете, чем о стареющем Нарциссе, мечтающем о нимф минете, не отрываясь от созерцания себя. Стареющий Нарцисс, пялящийся в отражение своё в болоте. Что может быть более жалким и способным брать за жабры на жалость тех, в ком не ампутирована эмпатия, а здравый смысл заткнут кляпом сострадания? Он, конечно, гений. Он играет на брэндовой гитаре, касаясь пальцами серебра струн души. Но эхом души гитара сипит попсовый мотив. Разница в том, что за попсу платят. И даже за гитару готовы заплатить. Но вот сопли и тривиальный плач о том, как родители неправильно любили – нет. Плач нищеброда измеряется в ржавых пятаках, а вовсе не в криптовалюте. И этот казус миру простить решительно не мог. Но вот он выиграл дрянной конкурс. Обошёл хищных конкурентов. Лауреат премии “Псы Мидаса”, получивший билет на “Судьбокресток” и неделю отдыха на Буяне. А ему и одеть толком нечего. Так вся лакшери житуха, там пропивают и прожирают за ланч его двухмесячную зарплату. И наверняка все тупые. Но с ними можно и не общаться. Зачем снисходить до тупиц? Там есть женщины. Доступные ему только там. Здесь с каждым годом возможность получить секс всё ближе к линии горизонта. Не хотят его женщины бесплатно. Тёмные времена наступили. До порта добирался автобусами. Потом всё равно пришлось тратиться на такси. Хотя могли бы уж и дорогу в рай оплатить, чай не разорились. Жрать хотелось ужасно. Ещё похвастаться редеющему кругу толерантных к желчи друзей, что наконец-то в его жизни случился праздник. Но вот уже берег скрылся из виду. Впереди тот сказочный остров Буян, позади быт неудачника. Он туда ещё вернётся. Но это потом. А так хоть крохи пирога роскошной жизни судьба подбросила. Хоть что-то. Сработали пружины мышеловки. Мышь ничего понять не успела.